Модератор – Александра Латышева.

Спикер – Алмаз Загрутдинов.

- Что отличает фильмы Терренса Малика от других?

- Я люблю Терренса Малика, но при этом к нему очень разное отношение, потому что его кинокарьера делится ровно пополам. Это были два его первых, очень громких фильма – «Пустоши» (1973 г.), «Дни жатвы» (1978 г.), которые стали событиями для своей эпохи. А потом он ушёл в творческий кризис-отпуск, а потом начался нынешний известный период – много звёзд, ассоциативный монтаж, закадровый голос, поиски Бога – «Древо жизни», «Песнь песней», «Рыцарь кубков», вот эти фильмы. К ним у критиков полярное отношение. Кто-то говорит, что Малик ушел в себя, постарел. Там есть фразы – Жизнь — это Любовь, Бог — это Любовь – такие патетические фразы проговариваются напрямую, и это кажется странноватым. Такая патетичность есть во всех его поздних фильмах.

- К какому жанру можно отнести работы Терренса Малика?

- Первый фильм «Пустоши» содержит всё, что позднее появится в других фильмах Малика. Он очень зрительский, это такая криминальная драма а-ля «Бонни и Клайд», вышедшая в 1967 году и породившая жанр про любовников-преступников. Позже также были подобные фильмы

А потом у него начались Библейский истории. «Дни жатвы» это библейский сюжет про Авраама и Сару, которые пришли в Египет. Это большой фильм, снятый на 70-миллиметровую плёнку, идет два с половиной часа, из которых два часа – это режимные съемки на закате, красивый оранжевый свет, невероятная живопись, пастораль. Малик видит в обычном честном труде связь с богом. В конце всё заканчивается невероятным нашествием саранчи. Это такой образ конца света, библейский конец света ветхозаветный. Саранча атакует – весь труд насмарку, и это расплата за грехи человечества, не конкретного человека, а человечества.

У него есть любовь к исторической фактуре («Тонкая красная линия», «Новый свет»), как соприкасается новый мир и мир индейцев и герой находит нечто божественное, чему не хватает его западному миру.

Три фильма – «Рыцарь кубков», «Песнь песней», «Путешествие к чуду» - они являются трилогией. Герои страдают от того, что им не хватает любви и какой-то правды в жизни, правды ощущений. Они терзаются пустотой, потому что в череде повседневности пропускают что-то важное и не могут до этого стучаться. Малик говорит, то не хватает той любви, которая человека делает равным богу, но герои иногда это понимают, а иногда – нет. Притча имеет какой-то моральный вывод, что такое хорошо, что такое плохо. Но, несмотря на то, что Малик снимает религиозные притчи, мораль прямо не проговаривается. Хотя мы видим крупные метафоры про конец света, наказание за грехи, мы всё равно не понимаем, виноват ли человек в этом, или у него черта такая. Несмотря на то, что всё кажется понятным и всё проговаривается, остаётся такой люфт чего-то тайного.

Для Малика, «Бог – это Любовь». В «Древе жизни» это проговаривается. Там был эпизод на грани фола, где показаны динозавры. Один травоядный динозавр на водопое падает, прибегает хищник и наступает ногой на морду того. И следующим кадром показан крупный план глаз динозавра, в которых мы видим испуг. А хищник смотрит в эти глаза и почему-то убегает. И в этот момент как будто Малик даёт довольно странную идею, что даже в сердце древнего динозавра в какой-то момент проснулось чувство милосердия к слабому. И несмотря на свой голод, он решил пощадить это животное. Пощада – это зрелое моральное переживание – пощадить того, кто не может тебе ничего сделать. И Малик решает, что именно в этот момент в землю врезается тот астероид, который уничтожит всех динозавров. И в этот момент ты думаешь – почему так? Только ты думал, что даже у динозавра проявляется милосердие, а потом всё бытие динозавров скошено, сожжено камнем с неба, как же так?

Все герои терзаются ощущением нехватки цельности. Он живут в каком-то мире, в конфликте своего внешнего и внутреннего. Из-за этого у них ничего не получается. Видимо главный вывод в том, что только те люди, которые обретут свою цельность – именно они становятся счастливыми. Такими спокойными и счастливыми, какими были, например, Мастер и Маргарита в финале романа Булгакова – у них был покой без этих терзаний, но при этом нужно до этой небесной цельности, которая, возможно, достигается посредством смерти. Кто знает, что Малик нам скажет в следующем фильме.

- Присутствуют ли в его фильмах отголоски Итальянского кинематографа, в частности, творчество Антониони?

Микеланджело Антониони – это режиссёр, который снимал драмы некоммуникабельности. Про героев, которые живут в некой экзистенциальной пустоте, поэтому они не могут выговорить свои чувства, и человеку в принципе не суждено хоть сколько-нибудь понять друг друга. И в этом драма человека – что бы мы ни говорили, нас всегда понимают неправильно. И говорить бесполезно – внутри каждого человека свой космос, эти космосы сталкиваются, иногда друг друга понимают чуть-чуть, но чаще всего нет. Про Малика так писали по поводу «Пустошей», он потому так и называется – там герои ходят в пустых пространствах. В «Днях жатвы» уже не вижу Антониони. Черта Антониони в том, что в его фильмах нет Бога, а у Малика есть. Мне кажется, у Малика есть большая зависимость от живописи Итальянского возрождения. В пяти фильмах он с оператором Эммануэлем Любецки так сильно зацикливаются на передаче света: солнечный свет бликует, идёт через крону деревьев, солнечные зайчики отражаются на лицах прекрасных людей, много света через стёкла, через витражи, сосуды с водой, камера из-под воды, и мы видим преломление света. Свет для искусства Возрождения в живописи – это свидетельство присутствия Бога. Ангелы приходят в виде света, Мария получила весть о непорочном зачатии в виде света, который пришёл к ней как ангел. Малик всё это знает и пытается показать это в кино. Для Малика важно, что кино тоже рождается со светом. Он снимает на плёнку, а на плёнке изображение появляется тогда, когда на него попадает свет. Он в этом свете видит чудо: на плёнке ничего не было, была просто лента. На неё упал свет, и там осталась история, жизнь. Для него, как для кинематографиста старой школы, эта рефлексия по поводу света очень важна. В его случае, рефлексия света ещё накладывается на христианскую метафизику света как такового. Малик родился в очень религиозной семье, для него это важно.

- Какой любимый фильм?

- «Дни жатвы» и «Тайная жизнь». Второй фильм очень впечатлил.

- Поймут ли его фильмы обычные зрители?

- Все мы обычные зрители, просто кому-то что-то попадает, кому-то нет. Когда «Песнь за песней» выпускали в прокат, я позвал на показ друга, который у Малика не видел ничего, и ему понравилось. Обычным зрителям фильмы должны понравиться – известные актеры, красота фильмов, снято не скучно. Просто нужно быть готовым к тому, что там нет сюжета, общепризнанного нарратива. Там есть ассоциативное мышление, когда образы нанизываются друг на друга, образы на слова, слова на образы, и просто нужно отпустить себя и понимать, что ты сейчас в таком калейдоскопе находишься. Восприятие происходит на эмоциональном уровне.

В некоторых фильмах, когда Малик говорит про Бога, он переходит на территорию средневековой философской мысли. У него есть сопоставление человека и космоса, но при этом в человеке заключено всё, весь космос. Человек является, с одной стороны, частью этого космоса, но той частью, в которой уже есть всё целое. Он таким образом пытается своих героев показать, но это тяжелая ноша – быть представителем всего мироздания.

Что касается фильма «Тайная жизнь», там меньше ассоциативного тумана, снято по исторической основе. Меня впечатлила проговариваемая этическая мораль. Фильм про австрийского крестьянина, которого призвали в нацистскую армию, а он не пошел, потому что это противоречило его религиозным взглядам. Меня восхитило, как человек находит в себе моральную правоту и противопоставляет себя всему вокруг. Вторая половина фильма происходит в камере, но даже там камера Малика находит лучи света, блики и мы понимаем, что героя не оставляет бог и проникает к нему через такие условия.

- Снимает ли кто-то наподобие Малика?

- Малик – это то кино, которое узнаётся. Ты смотришь первые пять минут и понимаешь, что это снимал Терренс Малик.

Понятно, что есть люди, которые снимают этим методом, ассоциативным монтажом. Метод – это всего лишь инструмент. В разных руках работает по-разному.

Ассоциативный монтаж – это из советской монтажной школы. Это «эффект Кулешова», диалектический монтаж Эйзенштейна. Растет из этого, и переработано американским авангардом сороковых-пятидесятых. Есть очень много современных независимых американских режиссёров. Режиссер Шейн Кэррут, его фильм «Примесь», в котором вообще нет сюжета, но будто бы есть, и при этом там невероятные монтажные танцы, образы – ассоциативный монтаж. Говорили, что этот режиссёр принципиально снимает немонтажные задачи.

Был похожий американский фильм «Звери дикого юга», дебютный фильм режиссёра Бена Зайтлина, похож на Малика. Невозможно пересказать, но интересно.

- С какого фильма ты бы посоветовал знакомство с ним?

«Дни жатвы», «Древо жизни», а потом остальные.

- Помнишь своё первое впечатление от Терренса Малика?

- «Пустоши» не впечатлили, а «Дни жатвы» впечатлили сразу. Там колоссальная мощь – широкие размахи, эти люди работают, саранча летает тучей. Сюжет вроде и есть и нет. Есть киноведческая теория, клише, что герои Малика стоят над моралью, а не вне морали. «Дни жатвы» начинаются тем, что герой Ричарда Гира в бегах, потому что убил кого-то, и фильм заканчивается концом света, и мы видим эту сюжетную арку – от греха до расплаты. Но всё это в больших масштабах. Он ещё равняет человека и животный мир.

У меня есть мнение, что те фильмы, которые можно пересказать, и они от этого ничего не теряют – это плохие фильмы. Потому что кино – это же не просто литература, это какое-то визуальное действие, и оно должно быть.